Сайт обновляется не реже 3-х раз в неделю

     
     
     
     
   

 

 

Солдатова Г. М. 

 

 

ПРОБЛЕМЫ БЕЖЕНЦЕВ ГЛАЗАМИ ПСИХОЛОГОВ

 


Свой, чужой, другой

 На протяжении 90-х годов мы постоянно слышали о беженцах и вынужденных переселенцах, стекающихся в центр России из разных регионов страны, об их проблемах с обустройством на новом месте жительства. Однако практически не говорилось о трудностях психологического характера, которые они переживали. Можно подумать, что вынужденная миграция подобна переезду на новую квартиру, так мало об этом известно. Что значит для человека не по своей воле покинуть дом и на долгие годы поселиться в чужих краях? Занимаются ли этой проблемой российские психологи?

Мне посоветовали обратиться с вопросами к специалисту в этой области, доктору психологических наук Галине Владимировне Солдатовой, профессору ф-та психологии МГУ, директору Научно-практического центра психологической помощи «Гратис».

 - Галина Владимировна, скажите, пожалуйста, изучались ли проблемы вынужденных переселенцев на психологическом факультете МГУ?

- Мы стали заниматься этой темой в то время, когда появились первые беженцы на территории России – «вынужденные мигранты», если называть их в соответствии с нашим законодательством.

В самом начале 90-х годов в Московской области и самой Москве появились беженцы из Баку. Можно сказать, что это была первая волна вынужденной миграции в нашей стране со времен Великой Отечественной войны.

В то время я занималась психологией этнических конфликтов. И так как 90-е годы послужили началом серьезных проблем в межэтнических отношениях, то я обратилась к категории людей, которые в таких ситуациях страдают больше всего – к категории беженцев. Они оставляют место своего жительства, покидают родину, спасаясь, как правило, от угрозы своей жизни. Это самые обездоленные жертвы войн и межнациональных конфликтов. И когда я узнала, что такие люди появились в Подмосковье, то решила найти их.

- То есть социального заказа работать с беженцами у Вас не было?

- Не было социального заказа и даже душевного веления, сначала была только научная заинтересованность в проблеме. Хотелось понять, как меняется у людей этническое сознание в таких кризисных ситуациях. Я с одной из своих студенток занималась проблемой идентичности у мигрантов, мы предположили, что вынужденные мигранты испытывают кризис идентичности, и хотели исследовать этот феномен.

Беженцы встретили нас со всей душой, мы с ними много общались, проводили свое исследование, и в ходе его стало очевидно, что наша миссия как психологов в работе с мигрантами в первую очередь должна быть не исследовательской, а прикладной.

Тогда еще никто не занимался мигрантами, и мы начали работу практически с нуля.

 - Что же вы тогда делали, как им помогали?

 - Мы начали потихоньку работать как практические психологи. И быстро поняли, что можно разговаривать с людьми сколько угодно, но чтобы им реально помочь, надо владеть специальными методами работы и хорошо понимать состояние этих людей. Поэтому параллельно с разработкой практических методов мы продолжали заниматься исследованиями.

А потом на нашу работу обратило внимание Российское отделение Красного Креста. И с ним у нас получилось очень эффективное сотрудничество. В середине 90-х годов огромное количество людей мигрировало с территории бывшего СССР в Россию, огромные волны мигрантов накатывали с Северного Кавказа, и в результате во многих городах, особенно на юге страны, образовались компактные поселения беженцев. Поэтому руководство Российского Красного Креста приняло программу, направленную на оказание помощи пострадавшим в связи с военными действиями в Чечне. К тому времени начал свою работу Научно-практический центр «Гратис», и совместно с Красным Крестом мы создали всероссийскую сеть психологической помощи мигрантам. Эта сеть объединяла 23 города России, в которых на базе региональных приемных Красного Креста работали психологи. Для них мы провели серию из восьми обучающих семинаров, с привлечением лучших московских специалистов в области психологической помощи, после чего специально обученные нами люди работали с мигрантами в рамках проектов, организованных Красным Крестом, на протяжении четырех лет, а некоторые и дольше. Это была интенсивная деятельность по психологической поддержке мигрантов, и я считаю, что мы очень помогли людям. Такой сети в мире нигде еще не было. По итогам большой практической работы 90-х годов у нас вышел учебник «Психологическая помощь мигрантам: травма, смена культуры, кризис идентичности».

А началось все с русскоязычных беженцев, которые пребывали в жуткой растерянности и изоляции в подмосковном пансионате «Ватутинки».

 - Галина Владимировна, состояние русских беженцев, наверное, усугублялось разочарованием, что «свои» не откликнулись на их беду?

 - Действительно, они бежали в Россию после известных событий в Азербайджане и русских погромов там и, конечно, надеялись встретить здесь понимание, сочувствие и помощь. Но оказались «чужими среди своих» - эти русские оказались чужими среди русских. Московское сообщество их практически не приняло, ничем не помогло, некоторые мигранты и через много лет не решили свои жилищные проблемы.

Общаясь с беженцами, мы были поражены, до какой степени эти русские - другие, и потом уже в своих исследованиях неоднократно убеждались, что наши русские, которые проживают в других регионах России, - это совсем «другие русские».

 - А почему эти люди «другие»?

 - Они в разное время оказались в разных регионах нашей страны и прожили там всю жизнь. Беженцы, с которыми мы работали, выросли в культуре Баку. Московская среда и бакинская – разные культурные среды. Естественно, что люди другой этнической группы, которые вырастают в дружественном окружении, интегрируются в новую культуру, иногда даже ассимилируются с ней. Поэтому наши русские, которые проживают в других регионах России, это «другие русские».

 - Есть ли в связи с этим у русских беженцев какие-то особенности переживания ситуации миграции?

 - Хотя из республик бывшего СССР большей частью бежали именно русские, лучше говорить о «русскоязычных беженцах», потому что они принадлежали к разным национальностям, но все в душе своей ощущали свою русскость. Русский был единственным языком, который они знали, на котором они думали.

 - Это были советские люди…

 - «Советские» - не совсем точно будет сказать: ведь азербайджанцы, которые рядом с ними жили в Баку, тоже были советскими людьми, но они оказались на своей родине, чего не скажешь о других русскоязычных. Беженцы из азербайджанской столицы, кстати, были потрясены тем, что бывшие соседи достаточно бесцеремонно их выжили из Баку.

 - Видимо, русские первыми из граждан бывшего СССР пережили тот кризис идентичности, о котором Вы уже упоминали?

 -  В 90-х годах за очень короткое время наши русские, которые во всех республиках Советского Союза были этническим большинством, превратились в этническое меньшинство. Они резко поменяли свой этносоциальный статус. Смена этого статуса привела к очень серьезным психологическим последствиям. Произошел кризис идентичности: прежняя разрушилась, и осколки ее очень трудно собрать снова…

 -  В советское время мы питали иллюзии, что существует такая общность, как «советские люди»…

 - Принадлежность к «советским людям» была одной из важнейших интегрирующих характеристик в то время. Когда мы выезжали за рубеж и нас спрашивали, кто мы такие, первое, что они слышали в ответ, было «я советский человек», «я гражданин Советского Союза». А потом уже мы пытались объяснить, что среди нас есть грузины, русские, казахи и так далее. Нам казалось, что «советский» - это универсальная, незыблемая групповая принадлежность. И вот эта стержневая характеристика, эта интегрирующая идентичность в одночасье раскрошилась, распалась, исчезла. Об этом свидетельствуют и наши исследования, и исследования ВЦИОМ. Поэтому кризис идентичности пережили все граждане Советского Союза.

 - Случались ли в последнее время подобные кризисы идентичности в других странах, или наш опыт в этом смысле уникален?

 - Через такой кризис недавно прошла, конечно, Югославия. В этой небольшой стране процессы протекали не менее бурно, чем у нас. Но если в России они охватили главным образом один регион - Северный Кавказ, то для бывшей Югославии эти процессы оказались фатальными.

В России не могло не случиться такого кризиса, потому что СССР был построен по этническому признаку, и накопилось очень много национальных проблем. В советское время о них не говорили, их не обостряли, но и не решали. А в 90-е годы появилась некоторая свобода, возможность открыто выражать свое мнение, возможность, наконец, усилить свою региональную власть, потому что вопрос о межэтнических отношениях – это часто вопрос о власти в системе «власти-подчинения». Пришли новые национальные элиты, они активизировались и, таким образом, активизировали национальное самосознание. А кризис идентичности этому помог. В идентификационной матрице человека, проживающего на территории бывшего СССР, такая принадлежность как «советский человек» в одночасье вдруг пропала, и на первый план вышла, между прочим, не гражданская и не республиканская, а этническая идентичность. Люди стали говорить о себе: «я латыш», «я грузин», «я русский», а не «я гражданин Латвии» или «я гражданин Грузии».

 - Возникла ситуация выживания, и естественно, каждый в ней стал опираться на более стабильные характеристики своей идентичности… Однако, если обратиться от причин к следствиям, то нужно снова вернуться к мигрантам. Каковы основные психологические проблемы мигрантов? Можно ли сказать, что ситуация вынужденной миграции всегда является психической травмой для человека? Или травмирует только смерть близких, впечатления войны, геноцида, от которого он бежит?

 - Ситуация вынужденной миграции - это всегда психическая травма. Потому что беженец теряет свою привычную среду - нажитые вещи, свой дом, привычный круг друзей и соседей. Вынужденный мигрант попадает в другой мир, где и климат иной, и небо иное, и даже запах иной. Беженцы говорили нам, что Москва, например, по-другому пахнет, здесь люди по-другому смотрят. То есть им бросаются в глаза даже такие мелкие различия, не говоря о более глобальных проблемах. И согласитесь с тем, что потерять свой дом, квартиру, нажитое добро – это значит понести колоссальные материальные потери, которые обязательно оборачиваются психической травмой, хотим мы этого или не хотим.

Очень часто вынужденные мигранты бегут из горячих точек, и, как правило, их исход сопровождается травлей, угрозой жизни, иногда погромами, иногда бомбежками. Когда было несколько исходов из Чечни – оттуда приезжали совершенно обезумевшие люди. Их уже и наши бомбили, и от чеченцев им досталось. Это были русские, семьи которых давным-давно, еще в годы индустриализации поехали поднимать край. Возникала новая промышленность, и русские очень помогли ее становлению в регионе. Но иногда они приезжали на места людей, которых выслали из Чечни во время войны, и селились в их домах. Поэтому уже много лет назад на Кавказе были заложены мины замедленного действия, которые в наше время взорвались.

И в 90-е годы там сложилась крайне тяжелая обстановка. Поэтому практически все беженцы из Чечни страдали от травматических последствий стресса. Они не только пережили ситуацию реальной угрозы их жизни, но и глубокие изменения структуры самосознания, колоссальную смену ценностей, перемену отношения к окружающим людям и к себе. Но один из самых ключевых моментов – это кризис идентичности, потому что в нем фокусируются все проблемы личности беженца.

 - Этот кризис идентичности сопровождается какими-то психологическими переживаниями?

 - Да, конечно. Человек оказывается в ситуации неопределенности, обостряются все его внутриличностные конфликты, его личность дезинтегрирована, происходит ее «расфокусировка» - пропадает внутренний стержень, вследствие чего теряется смысл жизни, возникает депрессия.

Обычно вначале люди испытывают некоторый шок. Это может быть травматический шок, культурный шок.

  - Чем вызван культурный шок?

 - Человек попадает в другую культурную среду и переживает в связи с этим когнитивный, эмоциональный, мотивационный диссонанс. Ему очень тяжело, он пытается приспособиться к новой среде, а сделать это очень трудно.

 -  В чем заключается его проблема?

 - Он вырос в другой среде, и механизмы адаптации, которые у него выработались в течение прежней жизни, могут в новом окружении не действовать. Он привык с людьми общаться, привык реагировать на окружающих определенным образом, а теперь он приходит в другое культурное окружение и чувствует, что выглядит нелепо, что на него обращают излишнее внимание, что он делает что-то не так. Это проявление культурного шока, который может очень долго длиться. По мере усвоения новой культуры он преодолевает этот кризис и становится способным принять чужую культуру. Однако надо понимать, что одно дело, когда человек желает переехать в другую страну и ставит перед собой цель приспособиться к новым условиям жизни, и совсем другое, когда его из привычной среды выкидывают насильно. Это очень разные жизненные ситуации.

А другой шок, который может испытывать человек, - шок травматический, потому что исход людей может быть вызван войной, вооруженным конфликтом, погромами. Таким образом, психическое здоровье вынужденных мигрантов подорвано: ими пережит культурный шок, имеются посттравматические стрессовые расстройства, они испытывают множество проблем, связанных с адаптацией к другой культуре, депривацию и изоляцию в обществе.

 - К каким последствиям это приводит?

 - Мигранты подвержены депрессии, они переживают тревогу, страхи, у них множество психосоматических заболеваний. Среди них широко распространены суицидальные намерения.

С таким же комплексом психологических проблем мы столкнулись и у беженцев из дальнего зарубежья – у афганцев, с которыми мы также работали.

 - Расскажите об этом подробнее…

 - После того, как Россия ушла из Афганистана, вслед за нашей армией оттуда потянулись все, кто поддерживал русских, кто работал с нашими представителями. Хотя эти афганцы в какой-то степени по нашей вине бежали из своей страны, у нас они не получали никакого официального статуса и до сих пор живут в России на птичьих правах.

 -  Стыдно, что мы столь негостеприимны…

 - Россия плохо принимает беженцев, и поэтому люди при первой же возможности уезжают в Европу, Канаду, Австралию, США. Уехала туда и часть афганцев.

Мы семь лет работали с ними по специальной программе Управления Верховного комиссара по делам беженцев ООН. Когда мы начинали работать, только в Москве и Московской области было 50 тысяч зарегистрированных ООН афганских беженцев.

Мне предложили возглавить работу по организации психологической поддержки беженцев из стран дальнего зарубежья и лиц, ищущих убежище. Для этого был создан научно-практический центр психологической помощи «Гратис». Сотрудники «Гратиса» оказывали психологическую поддержку беженцам в Москве и в Московской области, в местах их компактного проживания, вели индивидуальную и групповую работу как детьми, так и со взрослыми. В этом году программа существенно сократилась, во-первых, в связи с зарубежными программами переселения беженцев из стран дальнего зарубежья в Канаду, Европу и США, а во-вторых, потому что большая часть беженцев адаптировалась к жизни в России. Мы надеемся, что в этом есть и наш вклад.

 - То есть сегодня российские психологи могут помочь мигрантам адаптироваться к новому месту жительства?

 - Помощь психологов мигрантам очень важна. Хотя в системе ООН помимо психологической помощи было партнерство по социальной помощи, медицинской и юридической помощи мигрантам. Однако я считаю, что психологическая поддержка очень эффективна. Мигрантам нужно адекватно понимать свою ситуацию, культурно адаптироваться – потому что они оказались в другой стране и должны жить по ее законам, чтобы стать успешными. Их ситуация требует высокой психологической устойчивости, а у них, наоборот, психика подорвана.

Часто происходило так, что люди приезжали в страну на эмоциональном подъеме, им казалось, что они со всеми проблемами справятся. А через несколько лет эйфория проходила, иллюзии разрушались, а сил уже не оставалось. И в нашей практике случалось так, что те люди, которые вначале не обращались к психологу, потом приходили к нам: ведь когда ресурсы исчерпываются, трудности все равно остаются. В таком случае психолог особенно необходим.

 -  А что вы можете дать людям?

 - Работа с мигрантами – это индивидуальная работа, людям нужна помощь, связанная с их конкретными проблемами. Очень большое значение имеет групповая работа. Обычно в ее рамках проходили тренинги межкультурной адаптации и повышения коммуникативной компетентности. Приходилось заниматься семейными проблемами, потому что в новой среде семьи испытывали лишения, которые не все выдерживали. Интересно, что часто дети выступали в качестве посредников, помогая адаптироваться своим родителям. Поэтому с детьми мы проводили большую работу, и они потом практически за руку за собой вели своих родителей.

 - Долго ли сказывается на психологическом состоянии мигранта пережитый им травматический стресс? Какое по продолжительности время психолог должен работать с мигрантами?

 - Это зависит от человека, от жизненной ситуации, которая у него складывается. Но обычно, как показывает опыт, помощь психолога важна в течение первых трех-пяти лет. Но надо понимать, что в профессиональной психологической поддержке нуждается не каждый человек. Есть люди, которые сами справляются даже с серьезными ситуациями и расстройствами.

 - Галина Владимировна, иногда психолога, который работает с мигрантами, называют посредником между двумя мирами – мигрантов и принимающей стороны. Означает ли это, что психолог работает с каждой из этих сторон?

 - Конечно. Поэтому мы специально разработали серию тренингов толерантности и рассматриваем концепт толерантности как ключевой для развития согласия, солидарности в обществе и снижения уровня ксенофобии и мигрантофобии, как одной из ее видов. В число тренингов толерантности входят тренинги профилактики ксенофобиии (в частности, тренинг профилактики мигрантофобии), тренинги межкультурной адаптации для детей мигрантов и для москвичей, которые учатся в школах, где много ребят из других культур, тренинги повышения межкультурной компетентности личности, а также тренинги, направленные на снижение агрессивности и формирование установок толерантного сознания. Большая часть наших разработок адресована учителям и практическим психологам, работающим в сфере образования, так как главная целевая группа наших тренингов – это подростки.

Нужно интегрировать детей в наше сообщество, а наших школьников научить толерантности, чтобы они воспринимали мир в его разнообразии и умели этому радоваться, потому что разнообразие – это всегда возможность выбора.

 - В результате многолетней эпопеи с беженцами сформированы ли у нас в стране на государственном уровне соответствующие службы психологической помощи мигрантам?

 - Я знаю, что пытаются помочь мигрантам в психологических службах муниципального уровня, похоже, что государственные структуры в последнее время стали предпринимать, наконец, практические шаги по социальной и юридической поддержке мигрантов.

 …Как странно – эти люди много лет живут бок о бок с нами, а мы столь мало сочувствуем им – потому что не понимаем глубину их горя. Теперь, после беседы с Г.В. Солдатовой, даже строчки Александра Вертинского воспринимаются иначе:

«О, как сладко, как больно сквозь слезы хоть взглянуть на родную страну!»

 Интервью провела Ольга Жигарькова

 

 «Психологическая газета: Мы и Мир» (№2[126]2007)

 Наверх

| семейная консультация | мнение профессионала | зеркало | психология и культура | психология бизнеса | на досуге | Москва психологическая | Наши за бугром |

Web-design - Григорий Жигарьков

Rambler's Top100 хостинг от azz.ru

Copyright © «РИА МедиаФорум», 2005-2006. Все права защищены.

При использовании материалов данного сайта ссылка на "Психологическую газету: Мы и Мир" и на сайт обязательна.